Песни далекой Земли [сборник] - Артур Кларк

22

БУДНИ

Хотя нынешний пост капитана Сингха, равноудаленный от Солнца и Юпитера, считался самым уединенным местом работы в Солнечной системе, капитан редко чувствовал себя одиноко. Он часто сравнивал свое положение с тем, в котором находились великие мореплаватели прошлого, к примеру Кук и несправедливо оклеветанный Блай[62]. Они месяцами, а то и годами не имели связи с родным краем и семьями, были вынуждены жить в переполненных помещениях, в антисанитарных условиях, в постоянном присутствии горстки товарищей-офицеров и большого количества малообразованных и зачастую мятежно настроенных матросов. Даже помимо таких внешних опасностей, как штормы, скрытые мели, действия неприятеля и враждебность туземцев, жизнь на корабле в прежние времена, должно быть, близко напоминала ад.

Жилого пространства на борту «Голиафа» было и вправду не намного больше, чем на тридцатиметровом «Индеворе» Кука, но отсутствие гравитации позволяло использовать его намного эффективнее. Да и комфорт, доступный экипажу и пассажирам, был несравненно выше. Что касается развлечений, то люди, находившиеся на борту, имели непосредственный доступ ко всему созданному человеческим искусством и культурой вплоть до самых последних новинок. Задержка во времени при связи с Землей была чуть ли не единственной трудностью, которую им приходилось терпеть.

Каждый месяц с Марса или с Луны приходил скорый шаттл, привозивший новые лица и забиравший персонал домой, на побывку. Жадно ожидавшееся прибытие «почтовой лодки» с предметами, которые нельзя было отправить по радио или оптическим каналам связи, было единственным, что нарушало прочно установившийся уклад жизни.

Но при этом жизнь на корабле никоим образом не была избавлена от проблем, технических и психологических, серьезных и тривиальных…

— Профессор Джеймисон?

— Да, кэп.

— Давид только что обратил мое внимание на ваш журнал тренировок. Кажется, вы пропустили два последних занятия на беговом тренажере.

— Гм… наверное, это ошибка.

— Несомненно. Только чья? Я соединю вас с Давидом.

— Ну да, возможно, я один раз пропустил, потому что был очень занят работой с образцами, которые привезли с Ахиллеса[63]. Завтра все наверстаю.

— Непременно, Билл. Я знаю, это скучно, но если вы к запланированному времени не дойдете до половины g, то по Марсу вам уже больше не ходить, не говоря уже о Земле. Конец связи.

— Сообщение от Фрейды, капитан. Пятнадцатого Тоби дает концерт в Смитсоновском институте. Она говорит, что это будет большое событие. Они раздобыли подлинный концертный рояль Брамса. Тоби играет одно из собственных сочинений и рапсодию Рахманинова на тему Паганини. Вам полную запись или только аудио?

— У меня все равно не будет времени ни на какую из них, но не хочу оскорблять чувства Тоби. Передайте ему мои наилучшие пожелания и закажите полный мнемочип.

— Доктор Яворски?

— Да, капитан.

— Из вашей лаборатории идет необычный запах. Несколько человек мне пожаловались. Воздушные фильтры не справляются.

— Запах? Странно, я ничего не заметил, но немедленно проверю.

— Капитан, пришло сообщение от Шармейн, пока вы спали. Время пока терпит, но срок действия вашего марсианского гражданства истечет через десять дней, если вы его не продлите. Текущее время прохождения сообщения на Марс составляет двадцать две минуты.

— Спасибо, Давид. Сейчас мне некогда. Напомните завтра в это же время.

— Капитан Сингх, исследовательский корабль «Голиаф», Информационному агентству Солнечной системы. Я получил ваше сообщение пару дней назад, но не отнесся к нему всерьез. Не подозревал, что эти ненормальные еще копошатся. Нет, мы не встречали никакого инопланетного космического корабля. Не сомневайтесь, когда это случится, я вам сообщу.

— Сонни?

— Да, капитан.

— Примите мою благодарность, вчера вечером стол был сервирован великолепно. Но жидкое мыло у меня опять закончилось. Заправьте мне, пожалуйста, дозатор. На сей раз пусть будет хвойный аромат. От лаванды уже тошнит.

Все сходились в том, что Сонни был на борту вторым по важности человеком, некоторые считали его важнее самого капитана.

Официальный статус корабельного стюарда давал лишь смутное представление о роли Сонни Гилберта на борту «Голиафа». Он был непревзойденным мастером на все руки, способным одинаково хорошо справляться как с человеческими, так и с техническими проблемами, по крайней мере на уровне общего ведения хозяйства. Самый капризный робот-уборщик начинал вести себя хорошо, когда на горизонте появлялся Сонни, а молодые ученые обоих полов, томимые любовным недугом, были скорее готовы довериться ему, чем программе «Судврач-психо». До капитана Сингха доходили слухи, что у Сонни хранилась уникальная коллекция сексуальных игрушек, как реальных, так и виртуальных. Но есть ситуации, о которых мудрый командир предпочтет ничего не знать.

По любым стандартам Сонни среди всех людей на борту обладал низшим коэффициентом умственного развития, но это не имело никакого значения. Главное, что он был расторопен и исключительно добродушен. Когда один известный космолог, прибывший на станцию с визитом, в порыве раздражения назвал его дебилом, капитан Сингх устроил гостю разнос и велел извиниться. Когда тот отказался, он был отправлен домой следующим же шаттлом, невзирая на энергичные протесты с Земли.

Этот случай оказался исключительным, хотя между экипажем «Голиафа» и пассажирами-учеными всегда существовали некоторые трения. Обычно они были довольно незлобивы и принимали форму саркастических острот или розыгрышей. Но когда возникали нестандартные проблемы, все без предубеждений работали сообща, вне зависимости от своих официальных обязанностей.

Поскольку Давид недреманным оком следил за всеми системами «Голиафа», круглосуточные вахты были не нужны. «Днем» и смена А, и смена В бодрствовали, хотя на дежурстве находилась только одна из них, затем весь корабль замирал на восемь часов. В случае возникновения чрезвычайной ситуации Давид сумел бы отреагировать быстрее, чем любой человек. Если же произошло бы нечто такое, с чем даже он не смог бы справиться, пожалуй, было бы гуманнее дать обеим сменам поспать в последние оставшиеся секунды жизни.

День на корабле начинался ровно в шесть по всемирному времени, но, поскольку камбуз был слишком мал, чтобы вместить всех, смена, которая заступала на дежурство первой, допускалась к завтраку в половине седьмого, раньше остальных. Смена В приступала к завтраку в семь, а пассажиры-ученые ждали еще полчаса. Но так как в любое время суток из автомата можно было получить легкие закуски, терпеть муки голода никому не приходилось.